Проблемы сохранности культурных ценностей, созданных тысячелетней историей государства Российского, и прав собственности на них периодически приобретают острый характер и будоражат умы современного постсоветского общества. К сожалению, при рассуждениях о правах на владение историческими реликвиями зачастую упускается из виду наиболее важная часть проблемы — собственно сохранность памятников. Попытка найти замену рухнувшим коммунистическим идеалам в идеалах христианства в сочетании с процессом общего передела советской собственности породили на рубеже 1980–90-х годов в церковной среде и поддерживающей ее части общества идею передачи Русской православной церкви всех хранящихся в государственных музеях памятников культуры и искусства, имеющих отношение к христианству. Стимулирует такие настроения и современная государственная политика возврата церковных и монастырских зданий общинам верующих. Желание обладать колоссальными ценностями (и, прежде всего, материальными) некоторые современные церковные деятели обосновывают тем, что все религиозные предметы всегда принадлежали церкви и были незаконно отобраны большевиками. Еще в начале 90-х годов звучали резкие выпады против музеев в прессе от имени как некоторых крупных монастырей и общин, так и облеченных властью чиновников. При этом музеи, в которых ценности хранятся, часто обвинялись в пособничестве большевикам и «хранении награбленного».

Тем не менее, пока российское законодательство в общем обеспечивает цельность и неделимость музейных коллекций. К тому же последние десять лет пошли на пользу развития дружеских и конструктивных взаимоотношений между крупными музеями и Патриархией: ежегодно в Москве и Санкт-Петербурге проводятся научные конференции по изучению древних церковных памятников, стали привычными и многочисленные музейные выставки, приуроченные к церковным юбилеям. В прошлом году, например, все крупнейшие музеи отметили грандиозными выставками 2000-летний юбилей христианства. Положительный опыт сотрудничества дает и совместная с Патриархией эксплуатация музейных церковных памятников: так, соборы Музеев Московского Кремля во время крупных праздников становятся местом проведения торжественных патриарших служб, а на территории столичного Новодевичьего монастыря соседствуют реставрационные мастерские, экспозиции и фонды Государственного Исторического музея, представительство митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия и недавно возобновленный монастырь.

Однако в провинции эти взаимоотношения намного сложнее. Очень часто между небольшими музеями и крупными монастырями возникают конфликты, выливающиеся иногда в серьезное противостояние. Недостаток средств на церковное строительство и обустройство местные церковные деятели пытаются восполнить за счет присвоения зданий и коллекций музеев, хранивших их в советское время. Апелляция к исторической справедливости, звучащая в таких случаях из церковной среды, требует всестороннего рассмотрения. Тем более что формирование законодательства в сфере регулирования взаимоотношений между государством и церковью не закончено, и мы можем опасаться самого неожиданного развития этого сюжета.

Прежде всего надо отметить, что в условиях господства православия как единственно возможной и имеющей государственный статус религии на протяжении почти всей истории существования Руси основная часть национальных культурных ценностей так или иначе носит конфессиональный характер. Развитие и усиление Древнерусского государства связано именно с христианством, принятым в качестве государственной религии при великом князе Владимире в 988 году. Церковь стала проводником великокняжеской политики, а также источником культурных и моральных ценностей, созданных за тысячелетие до этого мировой христианской цивилизацией. Она стала носителем того культурного единства, которое цементировало общество и определяло духовное сознание русского народа. Церковь являлась основным хранителем культурных традиций нации, и этот статус был придан ей государственной властью. Именно государство возложило на нее эту функцию, оно же и обеспечивало ее осуществление. Поэтому абсурдно делить древнее культурное наследие Руси на светское и религиозное, также как и невозможно рассматривать церковь как единственного законного творца и собственника этого наследия.

Подобная историческая справка была бы, возможно, излишней лет 15–20 назад, но, удивительное дело, падение коммунистического режима вызвало в умах и настроениях населения такие сдвиги и коррективы, что очевидные общеизвестные вещи стали восприниматься с подозрением или оказались тщательно забыты. Освобождаясь от советских легенд, общество творит новые мифы. Так родилось и представление о безусловном владении и тщательном хранении церковью до 1917 года всех предметов, связанных с древнерусской христианской культурой. Более того, наиболее радикальные сторонники этой идеи утверждали, что древние культовые предметы, будучи сакральными, ни в коем случае не могут храниться вне церковной среды и до революции никогда не выносились за стены церквей и монастырей, поэтому экспонирование икон или рукописей в залах музеев граничит со святотатством. Понятие «национальных культурных ценностей» отметалось как измышление большевизма, которое необходимо во что бы то ни стало преодолеть. Отсюда в начале 1990-х годов появился лозунг отдать «все церковное церкви», нелепый как по сути, так и по формулировке, который привел профессиональное музейное и научное сообщество в шок, поскольку получил поддержку отдельных руководящих работников, ставших внезапно после упразднения КПСС глубоко религиозными христианами.

Несомненно, современная глубокая перестройка взаимоотношений государства и церкви делает насущным обсуждение всех сторон прошлого и настоящего положения церкви в обществе. И начинать надо с истории, в которой кроются ответы на многие спорные вопросы.

По исторически сложившейся традиции и согласно каноническим правилам, на протяжении всего существования Русской церкви пришедшие в негодность церковные предметы — облачения, иконы, рукописи — специально уничтожались. Имея сакральное литургическое назначение, они не могли быть просто выброшены или использованы не по назначению, это означало бы их осквернение. Получалось, что церковь регулярно и целенаправленно на протяжении веков сама уничтожала свои древности. Конечно, наиболее почитаемые предметы все же сохранялись и даже частично дожили до наших дней, но их число ничтожно мало по сравнению с уничтоженным. Использование церковных вещей носило и носит до сегодняшнего дня актуальный характер: как только они выбывают из активного литургического употребления, они теряют свою значимость.

С этим связан еще один церковный принцип: для богослужения древность и художественная значимость используемых предметов не имеет абсолютно никакого значения. Верующие поклоняются Богу и его святым, а не древним доскам или мастерству известного иконописца, молитва перед старой или только что написанной иконой одинакова значима. Существует, впрочем, небольшое количество икон, которые верующие признают чудотворными. Но их наличие не влияет в целом на вопрос о месте хранения религиозных культурных ценностей.

Реальная потребность Церкви в литургическом использовании церковных предметов музейного значения на самом деле намного ниже, чем это иногда декларируется, и жизнь современной церкви никак не страдает от отсутствия в ней этих предметов. Ветхие церковные облачения абсолютно непригодны для богослужения, их место только в витрине. Древние рукописи и старопечатные книги, созданные до середины XVII века, не могут быть использованы сегодня по их прямому назначению, т. к. после реформы патриарха Никона только исправленные тексты канонически верны. На древнейшее рукописное наследие могут претендовать, скорее, старообрядцы, не признавшие исправления книг. Древние и новые иконы, как уже было сказано, имеют равное сакральное достоинство. Церковь на протяжении веков охотно и регулярно заменяла пришедшие в негодность церковные предметы на новые. Обветшавшие церковные здания сносились, иконы, рукописи, облачения сжигались, потухшие фрески в лучшем случае поновляли или записывали, а в худшем сбивали и расписывали храм заново. В немалой степени из-за этого от богатой тысячелетней истории Руси дошло до нас так мало шедевров, и судьбы многих из них трагичны. Неудивительно, например, что такие жемчужины русской иконописи, как «Спас», «Архангел Михаил» и «Апостол Павел» кисти преп. Андрея Рублева, были найдены в 1918 году среди хлама в монастырском сарае в Звенигороде председателем Комиссии по сохранению и раскрытию памятников древней живописи И. Э. Грабарем. А архимандриту Евгению Болховитинову, одному из образованнейших людей начала XIX века, удалось помешать затоплению в Ладожском озере целого воза вышедших из употребления в монастырях древних манускриптов. В ходе этнографических экспедиций, организованных председателем Московского археологического общества графом А. С. Уваровым, была собрана замечательная коллекция древних церковных облачений, спасенных буквально из костра.

Упрекать наших предков за такое обращение с вещами, ставшими для нас национальными культурными ценностями, значило бы модернизировать исторические процессы. Ведь идея особого отношения к памятникам старины и создания для них особых хранилищ — музеев — рождается лишь на определенном этапе развития общества, когда у него появляется потребность изучать свою историю. Первые попытки осознать ее и сохранить материальные свидетельства прошлого связаны в России с эпохой Петра I, создавшего первый в России музей — Кунсткамеру, в связи с чем был издан ряд указов, один из которых требовал собирать в епархиях и монастырях «древние жалованные грамоты и другие куриозные письма оригинальные, также книги исторические рукописные и печатные», «рукописные на хартиях и на бумаге церковные и гражданские летописцы, степенные, хронографы и прочие сим подобные». Затем при Екатерине II был создан Эрмитаж, а в 1806 году указом Александра I была превращена в музей Оружейная палата Московского Кремля. Первый же публичный музей — Румянцевский — был открыт в Санкт Петербурге в 1831 году. Его коллекции были собраны канцлером Н. П. Румянцевым, среди которых была крупнейшая в России коллекция древних церковных рукописных и старопечатных книг.

В XIX веке инициатива собирания древностей переходит от просвещенных царедворцев к образованным представителям дворянства, купечества, научной интеллигенции и духовенства. Особое внимание к материальным свидетельствам прошлого стимулировалось бурным процессом становления исторической науки и началом планомерных археологических раскопок. Усилиями культурной общественности во второй половине XIX века во всех регионах России создаются музеи, формируются крупные частные коллекции предметов искусства. Охватившее русское общество коллекционирование памятников искусства и старины было одним из основных способов охраны памятников от расхищения и уничтожения. Именно тогда формируются огромные частные коллекции древних церковных рукописей и старопечатных книг, большая часть которых была передана или продана в крупнейшие музеи и составляет сейчас основу государственных коллекций. Церковная утварь и иконы также были предметами коллекционирования, хотя и в меньшей степени, понимание художественной ценности древнерусской иконописи, а затем и мода на нее, пришли немного позднее. Однако уже в конце XIX — начале ХХ века существовало несколько частных собраний икон. Поставщиками коллекционеров были не только офени, разъезжавшие по всей России и выменивавшие у духовенства старые иконы на новые, но даже иностранные торговцы. Цены на иконы, вспоминает И. Э. Грабарь, «росли из года в год, достигнув к моменту революции фантастических цифр». Кроме частных коллекций существовали церковно-археологические музеи и ризницы. Наиболее образованные представители духовенства учреждали научные церковно-археологические общества. Однако, к сожалению, таких организаций были единицы. Напротив, в 1876 году при разработке в комиссии министерства внутренних дел по охране памятников «Проекта правил о сохранении исторических памятников» (который так и не был принят) Синод категорически требовал исключения духовного ведомства из числа подконтрольных этой комиссии учреждений. Ту же позицию занял Синод и в 1908 году при разработке «Проекта мер к охранению памятников старины».

Именно усилиями специалистов и широкой общественности проводилась охрана церковных памятников и значительная часть реставрационных работ в дореволюционной России. Например, петербургскому Обществу защиты и сохранения в России памятников искусства и старины мы обязаны реставрацией Рождественского собора Ферапонтова монастыря с фресками великого Дионисия, а Московскому археологическому обществу — сохранением таких жемчужин, как церковь Покрова на Нерли, Успенский собор «на городке» в Звенигороде с фресками Андрея Рублева, древнейшая деревянная церковь в Кижах. В начале XX века выработалась общественная позиция по вопросу охраны и собирания древностей: объявить памятники истории и культуры достоянием народа; запретить их вывоз за рубеж; принудительно отчуждать в случае необходимости памятники, составляющие общественную, церковную или частную собственность; выявить и полностью зарегистрировать все памятники русской старины; создать государственное учреждение из компетентных лиц, контролирующее исполнение этих требований. Под влиянием общественного мнения в министерствах и Думе начали разрабатываться различные проекты законодательства на эту тему, но, как и многие другие назревшие преобразования, они не были претворены в жизнь до революции 1917 года.

Развертывание столь широкого общественного движения за сохранение памятников культуры было крайне актуальным, поскольку уже тогда стал осознаваться непомерный масштаб уничтожения древних ценностей и его необратимые последствия. Основными виновниками этого были не стихия или время, а невежество светских и духовных властей, владеющих или распоряжающихся древними памятниками. Журналы «Старые годы», «Исторический вестник» регулярно публиковали все новые свидетельства о безжалостном уничтожении памятников старины. Особенно доставалось древним храмам и фрескам от варварской «реставрации», под предлогом которой памятники кардинально переделывались или вовсе уничтожались из угождения потребностям и вкусам владельцев. И это несмотря на существование постановления Синода 1843 года, запрещавшего производить изменения в древних памятниках архитектуры.

Массовый снос и перестройка старинных церквей в 1878 году в очередной раз заставили Синод «обязать епархиальные власти, чтобы они не иначе приступали к поправкам, переделкам и уничтожению памятников, как по соглашению с одним из ближайших к месту их нахождения археологическим или историческим обществом». Однако и этот указ не оказал должного воздействия. В 1914 году журнал «Старые годы» констатировал: «Давно уже стало общеизвестной и печальной истиной, что нет более невежественных врагов наших памятников старины и искусства, чем большая часть нашего духовенства». Такие же отзывы исходили и от наиболее просвещенных духовных лиц. И дело во многих случаях было не в злом умысле, а в необразованности и приоритете бытовых сиюминутных нужд над абстрактными идеями о национальном культурном наследии.

Впрочем, были распространены и случаи сознательной широкой распродажи церковных древностей духовенством. Вопреки бытующему сейчас представлению, старые иконы и церковные предметы ювелирного искусства до революции были обычными предметами купли-продажи. Отсутствие контроля над вывозом антиквариата из России вызвало в начале ХХ века громадный отток культурных ценностей в другие страны, особенно в Америку, где был принят специальный закон о беспошлинном ввозе музейных ценностей. В Европе и Америке задолго до революционных потрясений 1917 года открывались специальные антикварные магазины по продаже русских раритетов, в том числе икон и церковных предметов декоративно-прикладного искусства, а поставщиками были их основные владельцы — лица духовного звания.

Начавшаяся Первая мировая война привела к небывалой скупке иностранцами предметов древнерусского искусства, прежде всего икон. Парадокс состоял в том, что этим занимались австрийские и немецкие военнопленные, покупавшие ценности у священников и монахов и отправлявшие покупки к себе на родину с помощью Международного Красного Креста. Это вызвало бурный протест общественности, но на распродажу церковных древностей он никак не повлиял. Новый их поток хлынул за границу после Февральской революции. По сообщению газеты «Новое время», некое анонимное американское общество ассигновало 20 млн долларов для скупки в России антиквариата.

Приход к власти большевиков круто изменил судьбу не только церкви, но и частных коллекций, музеев и научных обществ, всех тех, на ком до этого лежала забота о сохранении культурного наследия страны. Назревшие в обществе к 1917 году требования объявить национальным достоянием все памятники культуры, обеспечить их государственный учет и регулировать вывоз культурных ценностей за рубеж были в целом выполнены новой властью, но одновременно она же произвела колоссальные разрушения. Музеи отнюдь не благоденствовали благодаря большевистской политике конфискации ценностей.

Национализация в 1918 году имущества императорского дома, церкви, дворцов и усадеб повлекла за собой создание новой организации — Государственного музейного фонда, на складах которого были размещены все эти громадные ценности. Некоторые из них уже вскоре после поступления были присвоены представителями власти. Сосредоточенные же в Государственном музейном фонде вещи затем лишь частично были переданы в музеи, поскольку в 1922 году начался процесс распродажи музейных коллекций. Новая власть нуждалась в деньгах. Была создана Особая комиссия под председательством Ф. Э. Дзержинского по сосредоточению и изъятию материальных ценностей, в чью компетенцию попали и музеи. Историко-художественная значимость собранных коллекций стала занижаться чиновниками, объявлявшими их «безбожной массой хлама», уже в 1923 году было снято с учета и пущено в торговый оборот 23 000 предметов. В число распродаваемого вошли не только «ненужные», но и «ветхие» предметы. Такое определение позволяло продавать практически любую музейную вещь. В 1926 году Наркомпрос уже устанавливал план реализации музейных предметов, указывая, какую сумму музеи должны выручить от продаж.

Ценности, накопленные Государственным музейным фондом, в 1927 году было решено превратить в рычаг «содействия индустриализации». Хранилища фонда ликвидировались, часть коллекций распределялась по музеям страны, часть передавалась Антиквариату Наркомвнешторга для экспорта. Распродав их в спешном порядке, в 1928 году власть перешла к продажам шедевров Эрмитажа, Кремля и других музеев. Колоссальный объем распродаж привел к падению цен на мировых антикварных рынках. Одновременно с этим, в 1928–1929 годах, начался процесс разрушения облика исторических русских городов, в массовом масштабе уничтожалась старая культовая архитектура. В то же время большинство старых музейных сотрудников было уволено, сослано на Соловки или расстреляно. Научные общества были закрыты еще в начале 1920-х годов.

Анализируя происходившие в 1920-е годы процессы, нужно признать, что колоссальный урон был нанесен практически всем собственникам культурных ценностей. Музеи пострадали сравнительно меньше, чем церковь или частные владельцы крупных коллекций. Установки на реализацию всего музейного фонда у новой власти все-таки не было. Музеям удалось даже «приютить» часть реквизированных ценностей и крупных собраний и спасти их от массовой распродажи. Впоследствии сохранившиеся в музеях ценности стали объектом внимания государства. Были созданы законодательная и материальная базы, охранявшие целостность музейных коллекций и гарантирующие необходимые условия их хранения. (Несмотря на последующие попытки высокопоставленных чиновников изъять некоторые музейные предметы, например, для дипломатических подарков, существующие законы и стойкость хранителей часто позволяли их сохранить.) Постепенно формировались поколения квалифицированных музейных сотрудников.

Особенно следует отметить, что в СССР сложилась одна из авторитетнейших в мире реставрационных школ. Начало ей было положено в 1918 году, когда была создана Комиссия по сохранению и раскрытию памятников древней живописи под руководством И. Э. Грабаря. Патриарх Тихон, канонизированный недавно как святой, пожелал в 1918 году «успеха этому полезному для Святой Церкви начинанию» и благословил «тружеников науки». Грамота патриарха открыла для Комиссии двери всех церквей и позволила выявить и сохранить тысячи шедевров древнерусской живописи, а когда начался массовый снос храмов, сотрудники активно протестовали против этого. Благодаря им, например, не был снесен сегодняшний символ России — храм Василия Блаженного на Красной площади.

Оглядываясь назад, мы видим, как ничтожно мало осталось от созданного за тысячелетие художественного наследия России, каким чудом удалось сохранить оставшееся. За уцелевшими древними памятниками стоят колоссальные усилия энтузиастов, жертвовавших не только капиталы, но и жизнь для их спасения и охраны. Наше общество достигло такого уровня отношения к своему культурному наследию, чтобы законодательно объявить его «достоянием народа». Государство гарантирует и обеспечивает должные условия его хранения, реставрации, изучения и широкого доступа к нему каждого гражданина в стенах специализированных древлехранилищ — государственных музеев. Имеем ли мы теперь право рассматривать вопрос о новом переделе музейных собраний, об уничтожении провинциальных музеев и передачи их зданий и коллекций новым собственникам? Возникает масса вопросов к новым потенциальным владельцам: смогут ли они обеспечить необходимые условия хранения национальных культурных ценностей, будут ли памятники по-прежнему доступны специалистам и публике, какова будет система контроля над выполнением этих требований? И, наконец, как определить законного владельца вещей?

Последний вопрос очень неоднозначен. Полноценная церковная жизнь в нашей стране была на долгое время прервана, современные общины не имеют никакой связи с прежними. Основная часть духовенства после революции была репрессирована. Оставшиеся в живых либо стали сотрудничать с новой властью, либо эмигрировали и организовали альтернативную структуру — Русскую зарубежную православную церковь. Сегодня, конечно, риторически звучит вопрос: какая структура более легитимна в вопросе о церковном наследии — обескровленное, эмигрировавшее и потерявшее связи с приходами «старое» духовенство или пошедшие на все компромиссы и активно поддержавшие политику большевиков «обновленцы». Наследники последних образуют ныне официальную Русскую православную церковь. Но как раз с ее стороны никаких правовых претензий к музейным ценностям быть не должно: на протяжении восьмидесяти лет она поддерживала политику властей, в том числе и передачу церковных ценностей государству.

Более того, бытующее представление о финансовой самостоятельности церкви неверно. Частные пожертвования не в состоянии поддержать существование такой крупной структуры. С момента своего возникновения и до сегодняшнего дня церковь как государственный политический институт находится на государственном обеспечении, формы которого в разное время были различны: денежные отчисления центральных и местных властей, пожалования землей и угодьями, освобождение от налогов, постройка и ремонт зданий, денежные и имущественные вклады царствующего дома, в числе которых были иконы, драгоценности и реликвии. Большая и лучшая часть церковных раритетов была куплена на царские деньги. С начала XVIII века до 1917 года высшая церковная власть была сосредоточена в одном из государственных министерств — Священном синоде, главу которого, как и других министров, назначал император. Именно поэтому достаточно безболезненно произошла национализация синодального имущества после упразднения этой организации большевиками. Например, библиотека просто переехала вместе со шкафами и хранителями из одного государственного учреждения в другое — в Государственный исторический музей. Даже сейчас, когда церковь отделена от государства, светская власть рассматривает религию как возможную составную формирующейся новой государственной идеологии. И сегодняшнее восстановление храмов и монастырей, равно как и деятельность всей церкви, в значительной степени финансируется светской властью. Такую помощь можно только приветствовать. Однако необходимо заметить, что церковь сама не в состоянии нести расходы по хранению и реставрации большинства памятников культуры и не имеет для этого квалифицированных специалистов. Одна из оптимальных форм ее сотрудничества с властью — совместная эксплуатация церковных архитектурных памятников музеями и общинами верующих — заключается в том, что все расходы по ремонту и реставрации зданий, фресок и икон, а также их охране лежат на музеях. При этих условиях вопрос о передаче части музейных коллекций и зданий церкви кажется вовсе излишним. Возникающие же противоречия по поводу экспонирования чудотворных икон и реликвий при желании вполне разрешимы. Так, на территории Государственной Третьяковской галереи как дополнительная экспозиционная площадь недавно открыт действующий храм. В нем в традиционных условиях, но под контролем специалистов экспонируются всемирно известные памятники древнерусской живописи.

Передача части музейных предметов в собственность негосударственной организации, каковой de jure является церковь, чревата рядом негативных последствий, вытекающих из особенностей российского законодательства. Наши законы, в отличие, например, от американских, безусловные, т. е. вступление собственника во владение имуществом не может ограничиваться какими-либо рекомендациями. Поэтому в России невозможна передача культурных ценностей новому владельцу при жестком условии, определяющем правила их хранения или запрещающем их продажу. Общество полностью лишается контроля над переданными памятниками. Нет гарантий, что условия эксплуатации памятников культуры не повлекут за собой их порчу или гибель, как и нет гарантий, что они не будут проданы. Еще одна проблема в случае отчуждения части музейных коллекций — доступность переданных памятников культуры: никто не может обязать частного владельца предоставить собственность для обозрения или изучения широкой общественности. Уже сейчас мы имеем такие примеры. Так, к празднованию 2000-летнего юбилея христианства в Музеях Московского Кремля была устроена грандиозная выставка национальных реликвий. Она получила благословение Патриарха и была с энтузиазмом встречена духовенством и верующими. Но на ней не были представлены такие важнейшие для России святыни, как глава св. Иоанна Златоуста, мощи св. апостола Андрея Первозванного, св. Григория Богослова и другие реликвии. Они были переданы в 1988 году в Патриархию, и просьба Музеев Московского Кремля выдать их на время выставки осталась без ответа. На сегодняшний день местонахождение их неясно. К находящимся в Церкви предметам доступ исследователей затруднен, тогда как все они имеют возможность изучать памятники, находящиеся в государственных хранилищах. Нет гарантий, что к переданным церкви памятникам культуры будут допущены «инакомыслящие» ученые (старообрядцы, атеисты или просто не приглянувшиеся). Между тем, Конституция Российской Федерации гарантирует каждому гражданину не только свободу совести (статья 28), но и свободу художественного и научного творчества: «Каждый имеет право ... на доступ к культурным ценностям» (статья 44). Более того, согласно статье 17, «осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободу других лиц». То же относится и к организациям: обеспечение прав религиозных общин не должно нарушать права остального населения России. Ограничение доступа к культурному наследию нации, которое непременно возникнет вследствие передачи части его церкви, будет противоречить действующей Конституции страны.

Обрисованные здесь проблемы пока, слава Богу, не разделили общества на два враждующих лагеря и не стали непреодолимой стеной между организациями культуры и Церковью Божьей. Несомненно, что проходящие сейчас процессы восстановления и осмысления национальных духовных ценностей предполагают улучшение положения церкви в обществе и восстановление ее авторитета. Однако авторитет духовной организации не может строиться на отчуждении культурного и духовного наследия общества. Будем надеяться, что государство и церковь найдут достойное решение сложившихся проблем.